عفوا، هذه المدخلة موجودة فقط في الروسية. For the sake of viewer convenience, the content is shown below in the alternative language. You may click the link to switch the active language.
Бывший премьер-министр Франции Лионель Жоспен (Lionel Jospin) однажды сказал: «„Да” — рыночной экономике, „нет” — рыночному обществу». Все, кто пытается разобраться, почему популизм захлестнул США и Великобританию в большей степени, чем многие другие демократические страны, вероятно, вспоминают его слова.
Ни одна из западных стран не стала в той же степени жертвой потребительской экономики, как США и Великобритания. Мы живем, чтобы потреблять. И хотя бывают ситуации и похуже, мы расплачиваемся за это тем, что забываем о значении других факторов — например, об истинных ценностях либеральной демократии. Вера в собственный «маркетинг» становится для нас врагом.
Момент наивысшего высокомерия англо-американской демократии наступил в годы правления Джорджа Буша-младшего (George W. Bush) после терактов в США в сентябре 2001 года. Джордж Буш при поддержке Тони Блэра (Tony Blair) объявил, что будет силой «экспортировать» демократию на Ближний Восток. Германия и Франция отказались, сделав правильный выбор, который с годами кажется еще более разумным. Отвергающий истэблишмент цинизм зародился в Америке и Британии по большей части во время войны в Ираке. Но он меркнет на фоне триумфализма, существовавшего в условиях англо-американского капитализма на протяжении нескольких десятилетий.
Во время «революции Рейгана-Тэтчер» в начале 1980-х годов две крупнейшие англоязычные демократии перезапустили свои машины экономического роста и покончили со страхами перед постоянным нездоровым состоянием экономики. Обе страны имели все основания нервничать по поводу сдерживания цен и волнений среди рабочих, что произошло в 1970-х годах. Правда, исправляя ситуацию, они переусердствовали. В последние два-три десятилетия в Лондон переехали сотни тысяч французских юристов и финансистов. Многие англичане были вытеснены из своей столицы слишком высокими ценами.
Как определить цену демократии? Франции при всей ее стагнации удалось добиться большего, чем ее англосаксонским соперникам — удержать на плаву тех, кого экономика оставила позади. Работающих мужчин-французов в расцвете сил больше, чем работающих мужчин-американцев этого же возраста. Еще 10 лет назад подобная статистика была немыслимой. Уровень неравенства доходов во Франции ниже, чем в США и Великобритании, которые по коэффициенту Джини (показателю степени расслоения общества с учетом доходов — прим.пер.) почти выбились в лидеры. Из стран с развитой экономикой, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), лишь в Чили и Мексике ситуация хуже, чем в США. То, что характеризует Францию, относится и к Германии, которая, похоже, в сентябре намерена переизбрать умеренное правительство.
И Франция, и Германия, видимо, слишком хорошо осознают свою уязвимость, чтобы поддаваться искушению и бить себя в грудь. Президент Франции Эммануэль Макрон (Emmanuel Macron) планирует провести на рынке труда ряд реформ в стиле Маргарет Тэтчер. Это станет испытанием для поддерживающего его большинства в парламенте. В воскресенье в первом туре парламентских выборов в Национальное собрание страны проголосовало менее половины французских избирателей, что не многим лучше, чем результаты промежуточных выборов в США. Треть населения страны Эммануэля Макрона в прошлом месяце проголосовала за его политического соперника, неофашиста Марин Ле Пен (Marine Le Pen) — это с учетом более высокой явки. Даже если Ангела Меркель легко победит, Германия приближается к своим первым с момента окончания войны выборам, в которых ультраправая партия преодолевает 5%-й барьер и получает места в Бундестаге.
Но это — проблемы высокого уровня по сравнению с теми, которые стоят перед Америкой и Великобританией. Почему они находятся в гораздо более трудном положении? На это есть три причины. Первая заключается в том, что они попались на удочку и поддались влиянию своей собственной пропаганды. Ни одна другая страна так не демонстрирует свою меритократию, как это делают США и Великобритания. При этом они соперничают друг с другом, борясь за звание самой неблагополучной страны Запада по показателю мобильности населения по доходам в западном мире. Удивительно, что в Америке перейти в более высокую доходную категорию в какой-то степени труднее, чем в Великобритании, разделенной на классы. Правда, после «встряски», коренной реорганизации, произошедшей во времена правления Тэтчер, структура общества в Великобритании якобы значительно изменилась. Бесклассовая Америка и постклассовая Британия по этому важнейшему показателю являются наименее гибкими из западных обществ.
Во-вторых, англоязычные элиты не верят в возможности половины своего народа. США и Великобритания находятся во власти иллюзии в том, что касается роли документов об образовании. Они по обыкновению путают наличие диплома с квалификацией. Те, у кого нет диплома, считаются непрофессионалами. В Северной Европе разницу понимают лучше. В Германии к профессиональному труду относятся с большим уважением. А в США и Великобритании из-за отсутствия высшего образования человек превращается в неудачника. Не случайно что именно самые необразованные (и наиболее презираемые) люди голосовали за Дональда Трампа и за Брексит. Опасность заключается в том, что, учитывая итоги этих двух выборов, мы еще дальше уходим от решения проблемы.
В-третьих, они лишены исторической памяти о «сбоях» системы. США и Британия выделяются среди западных демократий тем, что в XX веке их не коснулись ни революции, ни оккупация. Чем дольше страна стабильна, тем более расслабленной и самодовольной она становится. В бизнесе выживают только параноики. То же самое касается и политического истэблишмента. На рынках это называется «моментом Мински». Он наступает, когда цены на активы в течение очень долгого времени были настолько стабильны, что инвесторы идут на слишком большие риски. Англо-американские элиты действуют безответственно и обманывают доверие общественности. И уже давно получают по заслугам.
Фото: © AP Photo, Richard Drew
Автор: Эдвард Люс (Edward Luce)